Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

поставлять по 200 истребителей из Великобритании и по 100 истребителей и 100 бомбардировщиков из США, 500 танков, зенитные и противотанковые орудия. Из Советского Союза в Великобританию поставлялось сырье. В завершение Московской конференции прозвучала речь Молотова:

— Всех этих гитлеров, герингов, Риббентропов мало ненавидеть, мало желать им гибели, но надо научиться бить и громить их везде, где они нападают и насильничают, чтобы навсегда покончить с властью этой преступной шайки насильников-захватчиков, на голову которых пало проклятие народов. Для достижения этого особенно было необходимо сорвать их расчеты, незамысловатая суть которых заключается в том, чтобы уничтожать своих противников поодиночке, одного за другим. Политическое значение конференции заключается в том, что она показала, как решительно срываются теперь эти намерения гитлеровцев, против которых отныне создан мощный фронт свободолюбивых народов во главе с Советским Союзом, Англией и Соединенными Штатами Америки[455].

На рассвете 2 октября немцы перешли в наступление основными силами группы армий «Центр», прорвав оборонительные порядки Западного и Резервного фронтов. 5 октября ГКО принял решение о защите Москвы (главным рубежом стала Можайская линия обороны) и направил команду во главе с Молотовым в штаб Конева. Вспоминал приехавший с ним маршал Василевский: «Вместе с командованием фронта за пять дней нам общими усилиями удалось направить на Можайскую линию из состава войск, отходивших с ржевского, сычевского и вяземского направлений, до пяти стрелковых дивизий. О ходе работы и положении на фронте мы ежедневно докладывали по телефону Верховному главнокомандующему»[456].

Коневу визит не понравился. «По поручению Сталина Молотов стал настойчиво требовать немедленного отвода войск, которые дерутся в окружении, на гжатский рубеж, а пять-шесть дивизий из этой группировки вывести и передать в резерв Ставки для развертывания на Можайской линии. Я доложил, что принял все меры к выводу войск еще до прибытия Молотова в штаб фронта, отдал распоряжение командармам 22-й и 29-й армий выделить пять дивизий во фронтовой резерв и перебросить их в район Можайска. Однако из этих дивизий в силу сложившейся обстановки к Можайской линии смогла выйти только одна. Мне было ясно, что Молотов не понимает всего, что случилось… Его прибытие в штаб фронта, по совести говоря, только осложняло и без того трудную ситуацию»[457].

Молотов так не считал. Сталин посылал его куда-то только тогда, когда ситуация складывалась критическая. «Я поехал на фронт снимать Конева. У него не выходило. Пришлось объяснять Коневу, почему он должен быть заменен Жуковым. Жуков поправил дело»[458].10 октября Сталину ушла телеграмма: «Просим Ставку принять следующее решение: 1. В целях объединения руководства войсками на западном направлении к Москве объединить Западный и Резервный фронта в Западный фронт. 2. Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова. 3. Назначить тов. Конева первым заместителем командующего Западным фронтом»[459]. Сталин согласился.

14 октября немцы ворвались в Калинин. Утром 15 октября Сталин собрал членов Политбюро. Вспоминал Микоян: «Сталин был не очень взволнован, коротко изложил обстановку. Сказал, что до подхода наших войск немцы могут раньше подбросить свои резервы и прорвать фронт под Москвой. Он предложил срочно, сегодня же эвакуировать правительство и важнейшие учреждения, выдающихся политических и государственных деятелей, которые были в Москве, а также подготовить город на случай вторжения немцев… Он предложил Молотову и мне вызвать немедленно всех наркомов, объяснить им, что немедленно, в течение суток необходимо организовать эвакуацию всех министерств»[460]. Было принято соответствующее постановление ГКО. Молотову поручалось «заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев». Эвакуировался «Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНКт. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке)». Берии и Щербакову в случае появления врага в столице поручалось «произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также всего электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию)»[461].

Молотов пригласил Штейнгардта и Криппса в Кремль и объявил им, что они, как и весь дипломатический корпус, должны покинуть Москву специальным поездом, который отходил тем же вечером. Послы молили о возможности остаться в столице, пока там находятся Сталин и Молотов, но нарком был непреклонен, обещав составить им компанию в Куйбышеве через пару дней. «В своей манере, выдержанной и невозмутимой, как в более спокойном прошлом, Молотов их уверил:

— Битва за Москву будет продолжена, а схватка против Гитлера станет еще более яростной.

Путешествие в Куйбышев западные дипломаты назвали ночным кошмаром. Ожидавшийся ими вагон-ресторан отсутствовал, как и питьевая вода, а поезд шел пять суток»[462].

В Москве началась паника. Встал общественный транспорт, включая метро. Люди громили магазины, склады, подогреваемые и настоящими провокаторами. Отъезд представителей высшего руководства был назначен на вечер 17 октября. Но с фронтов не было тревожных вестей. Андреев, Каганович, Калинин, Вознесенский отбыли в Куйбышев, члены ГКО остались. Своего рода «Советом в Филях — 1941» стало заседание ГКО 19 октября:

— Будем драться за Москву? — спросил Сталин, как обычно, расхаживая по кабинету. Все молчали.

Тогда Сталин решил опросить присутствующих персонально. Подойдя сначала к Молотову, он повторил ему свой вопрос.

— Будем драться, — последовал ответ.

Так один за другим ответили все присутствующие. Затем под личную диктовку Сталина тут же было написано постановление ГКО, которое начиналось памятными для всех словами: «Сим объявляется…»[463].

На вопрос о том, были ли у Сталина тогда колебания — уехать из Москвы или остаться, Молотов отвечал однозначно: «Это чушь, никаких колебаний не было. Он не собирался уезжать из Москвы». Но Молотов в Куйбышев отправится.

«Я выезжал всего на два-три дня в Куйбышев и оставил там старшим Вознесенского, — вспоминал он. — Сталин сказал мне: “Посмотри, как там устроились, и сразу возвращайся”»[464]. Молотов с радостью согласился. Предоставлялся случай побыть с семьей. Наркоминдел в Куйбышеве разместился в здании техникума на Галактионовской улице. Там Молотов провел ряд встреч с послами: 22 октября — с Криппсом и Штейнгардтом, а также с польским послом Котом, с которым обсудил и вопросы о возможном предстоящем визите в СССР генерала Сикорского. 30 октября Рузвельт «одобрил все поставки материалов, какие были согласованы в протоколе, принятом Московской конференцией, и отдал распоряжение ускорить эти поставки»[465]. 7 ноября правительство США распространило на СССР действие закона о ленд-лизе.

Немецкая операция «Тайфун» в конце октября — начале ноября захлебнулась на ближних подступах к Москве. Гудериан описывал сражение у Мценска: «В бой было брошено большое количество русских танков Т-34, причинивших большие потери нашим танкам. Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее